Визит в СССР
1973 г.

Но в 1973 году судьба уготовила ему подарок – его лично приглашает министр культуры СССР Екатерина Фурцева. Естественно, что Шагал не может отказаться и вылетает в Россию вместе с женой Валентиной Дмитриевной Бродской. Он приезжает в июне, когда Москва в самом цвету. Здесь Шагал открывает собственную выставку в Третьяковской галерее. Она была поистине грандиозной – удалось привезти даже картину «Авраам и три ангела», хотя это произведение не должно было покидать стены музея в Ницце. Так завещал автор, но для своей страны он сделал исключение. И это был не просто широкий жест – это было проявление настоящей любви к России. С собой Марк Захарович привозит также около 75 литографий, которые передает в дар Пушкинскому музею.
Этот приезд был очень важен для художника. «Вы не видите на моих глазах слез, ибо, как это ни странно, я вдали душевно жил с моей родиной и родиной моих предков. Я был душевно здесь всегда...» Именно эти слова ярко отражают состояние его души, те чувства, которые он всегда хранил к своей родине, находясь в опале. Поселили Марка Шагала с супругой в номере «люкс» гостиницы Россия. Даже в этом он нашел повод лишний раз улыбнуться. Осматривая свой номер, художник сказал с иронией: «Надо же, не пожалел Брежнёв для бедного еврея такой номер!» Хотя сказано это, конечно, было с сожалением. Он знал, что для Советского Союза давно уже не свой.

Неутомимый Шагал, будто чувствуя, что это его последний приезд в Россию, старался увидеть многое, чтобы увезти во Францию память. Он побывал в театре Товстоногова, где посмотрел «Мольера», с Сергеем Юрским в главной роли. В Москве художник благодаря стараниям Екатерины Фурцевой посетил Кремль. Он впервые видит храмы, которые поразили его до глубины души. «Вот настоящее искусство, вот, где надо было учиться!» Здесь же он посетил балет Хачатуряна «Спартак». Побывал на концерте детей Леонида Когана, встречался в Переделкино с Михалковым и Вознесенским. Этот единственный приезд в Советский Союз он будет вспоминать одновременно тепло и с болью в сердце до конца своих дней. Он стал для него отдушиной и в какой-то степени покаянием, прощанием с родиной.
«Давно уже, мой любимый город, я тебя не видел, не слышал, не разговаривал с твоими облаками и не опирался на твои заборы. Как грустный странник, я только нес все годы твое дыхание на моих картинах. И так с тобой беседовал и, как во сне, тебя видел... Я не жил с тобой, но не было моей картины, которая не дышала бы твоим духом и отражением».